О чем Сталин говорил с Булгаковым

О чем Сталин говорил с Булгаковым

15 мая отмечается день рождения Михаила Афанасьевича Булгакова - одного из самых великих и загадочных писателей XX века. Над его рабочим столом висела старинная гравюра, изображающая "лестницу жизни", историю человека от рождения до смерти. Писатель любил эту наивную картинку, ибо она соответствовала его собственному воззрению на судьбу человека: "У каждого возраста - по этой теории - свой "приз жизни". Эти "призы" распределяются по жизненной лестнице - всё растут, приближаясь к вершинной ступени, и от вершины спускаются вниз, постепенно сходя на нет".

"Лестница жизни" самого Булгакова коротка, но насыщена событиями, встречами, триумфами и катастрофами. В его дневнике об этом сказано так: "Запас впечатлений так огромен за день, что свести их можно только обрывками, с мыслью впоследствии систематизировать их. День, как во время севастопольской обороны, за месяц, месяц - за год". И в таком постоянном напряжении, вечной борьбе прожита вся эта удивительная, трагическая, счастливая жизнь. Есть в ней некая тайна, которую еще предстоит разгадать. Недаром автор "Мастера и Маргариты" много думал и писал о "о самых странных опасностях на пути таланта". Впрочем, еще Достоевский в "Бесах" заметил, что для полноты жизни нужно столько же несчастья, сколько и счастья.

Сегодня имя Михаила Афанасьевича окружено читательским вниманием и в России, и за ее пределами, увенчано заслуженной славой. Но не так уж давно замечательного художника лишали слова, самого главного для него права - живого и непосредственного общения с читателем и зрителем. Партийные идеологи следили за каждым его шагом, а каждую его новую работу встречали с подозрением.

В марте 1930 Булгаков обратился к Сталину и советскому правительству с письмом. Где просил, обращаясь "к гуманности советской власти", "великодушно отпустить его на свободу", поскольку он "не может быть полезен у себя, в отечестве". Автор письма особо выделил следующее: "Я прошу правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой".

К тому времени все булгаковские пьесы были запрещены, а проза в советских изданиях более не печаталась.

"После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я известен как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет. Сочинить "коммунистическую пьесу", а, кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать, как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.

...Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный и к тому же наивный политический курбет. Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет", писал Булгаков в том самом письме. "Коммунистическая пьеса" в последствии (1939 год) будет написана, но "Батум", главный герой которой - молодой Сталин, как и предполагал писатель, ему не поможет. Более того «Батум» станет последней булгаковской пьесой, ускорившей болезнь и смерть писателя.

В своем письме писатель предлагал и другой вариант своей судьбы: "Если же и то, что я написал, неубедительно, и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера... Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссером в 1-й Художественный Театр - в лучшую школу, возглавляемую мастерами К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко".

Об обстоятельствах создания этого письма и его последствиях вспоминала третья жена писателя Елена Сергеевна Булгакова. 4 января 1956 г. она сделала в своем дневнике следующую запись: "Когда я с ним познакомилась (28 февраля 1929 года) - у них было трудное материальное положение. Не говорю уж об ужасном душевном состоянии Михаила Афанасьевича. Ни одной строчки его не печатали, на работу не брали не только репортером, но даже типографским рабочим".