Вячеслав Полунин: «Смех— это идеальное состояние человека»

Вячеслав Полунин утверждает, что сегодня использует смешное только для того чтобы "смягчить приятие идеи". Источник: Максим Коняев

Западная пресса называет его «лучшим клоуном мира», в разные годы он получал самые престижные международные театральные премии, среди которых и эдинбургский «Золотой Ангел», и испанский «Золотой нос», и премия Лоуренса Оливье. На родине, в России в 2000 году он удостоен премии «Триумф» за постановку «Снежного шоу», не имеющего аналогов во всем мире.

Полунин рассказывает о том, как фильм с Чарли Чаплином определил его желание стать клоуном, как член ЦК комсомола осуществил его мечту, что может его рассердить, а что— сделать счастливым, и почему делать смешное для него сейчас неактуально.

Когда впервые вы почувствовали желание стать клоуном?

Наверное, это случилось, когда мне было лет 10 или чуть меньше. Я увидел чаплинский фильм «Малыш» по телевизору. Было очень поздно, и мама выключила телевизор на середине фильма и отправила меня спать. Я проплакал в подушку до утра. Потому что этот человечек, фантастический и трогательный, так запал мне в душу... С тех пор так это все и продолжается. Через неделю я себе уже сделал башмаки огромные, тросточку согнул и бегал так по школе. На новогоднее представление я был в чаплинских усиках. Наверное, это и была моя первая встреча с клоунадой.

С чем можно сравнить это ощущение, когда ты смешишь людей. Когда ты делаешь что-то или говоришь, а они искренне начинают смеяться. Я просто наблюдаю за своим сыном, а ему уже почти 13 лет, он получает дикое удовольствие, если ему удается меня рассмешить.

Во-первых, мне повезло. Ты представляешь, какая у меня жизнь? Я каждый вечер вижу тысячи радостных людей. Это вообще нереально— когда такое огромное количество людей находится в счастливом состоянии. Смех— это же и есть, наверное, идеальное состояние человека. Естественно, один раз попробовав этого напитка, уже не можешь от него оторваться. Потому что хочется, чтобы вокруг люди были не унылые и не серые, а радостные и творческие. Сравнить с чем-то другим это трудно. Это вершина состояния человека.

Вы же сначала поехали в Ленинград учиться на инженера, но не доучились. Когда вы решили, что все— нечего время терять?

Да, я просто должен был выполнить задание мамы. Мама просила, чтобы я стал сначала инженером, а потом уже делал, что хочу. Я выполнял ее решение. А потом вдруг рискнул— когда она приехала ко мне в гости, я показал, чем я занимаюсь. Она увидела меня на сцене и сказала— ну, ладно, может быть, ты сможешь прожить при помощи того, что ты делаешь на сцене. И согласилась, что я уйду из института.

То есть все мирно произошло— переговоры с мамой завершились мировой?

Я все-все аккуратно делал.

А я могу понять ее. В то время в Советском Союзе эта профессия была какая-то несерьезная, непрестижная.

Вопрос не престижа, а уверенности в жизни. Инженер— точно будешь иметь кусок хлеба, а эта шантрапа останется без работы.

Дело, наверное, не только в этом. Клоунов в цирке мы все тогда видели, а пантомима, мимы— это все было в новинку…

Дело в том, что я поехал на клоуна поступать в цирк. Я поехал в Москву, в цирковое училище, и чего-то мне не понравилось. Мне показалось, что какие-то грустные там клоуны. Какие-то они ненастоящие. А это было действительно так. В то время клоунада шла на спад, не было новых идей, не было восторженного состояния в этой сфере. А пантомима— это магическое, странное, незнакомое искусство привлекало неизвестностью. Все молодые и задорные туда бросились, и я оказался там же. Марселя Марсо увидел и был в таком восторге, следовал за ним как собачонка, когда он приезжал в Россию.

Вы как-то организовали фестиваль под названием «Бабы-дуры» с участием клоунов-женщин. А ведь действительно есть ощущение, что женщин в этой области гораздо меньше, чем мужчин. С чем это связано?

Сейчас как раз наоборот— женщин-клоунов больше, чем мужчин. Может быть, нет пока очень громких имен, известных всем. Но очень много замечательных клоунесс. Я думаю, что у каждого вида творчества есть мужской период и женский период. Женский период начался лет 10–15 назад. Я сейчас смотрю женскую клоунаду иногда с большим интересом, чем мужскую.

Может быть, это еще связано с глобальным движением феминизма?

Может быть, потому что женщина расширяет свое пространство. Понимаешь, ведь это просто смелость. Внутренняя смелость— быть некрасивой, но интересной. Не каждая на это решится, даже если внутри нее сидит клоун. Значит, наступил момент, когда женщины стали больше проявлять смелость.

Если воспринимать ваш номер «Низя» метафорически относящимся к советскому времени, есть ли у вас ощущение, что многие важные «низя» стали «зя» в современной России?

Все мои клоунады имеют 10 этажей ассоциативных. Может быть, из-за этого их так любят. Потому что в них можно бесконечно копаться и находить что-то новое. В то время, когда «Низя» появился, это был взрыв какой-то. В каждом трамвае можно было услышать— «зя, зя!» Я придумал слово, которое нужно было каждому в России в то время— «зя!»— решиться, иметь право… После всех этих границ, постановлений, законов и всего, что сдерживало человека быть живым, искренним, творческим— это слово было самым необходимым словом. Я поймал то, к чему стремились тогда люди. И вообще смысл моего театра был философский. Сама искренность того периода времени была символом свободы.

Потом, когда я приехал в Россию в новом веке, начал там работать, я подумал— ну, кому нужна моя свобода, тут сколько хочешь свободы. Но ко мне опять публика пришла… Я всегда пытался защитить человека от любого вмешательства в его внутреннюю идею. В то время для этого нужна была свобода, сейчас нужно внимание к духовности, в будущем будет еще что-то. Но главное— окружение не должно мешать человеку быть счастливым.

Вам хорошо работалось в СССР? Или все же были проблемы?

Проблемы были постоянно. Но клоун все время прикидывается глупцом. Клоун— это ребенок, и когда он залезает на голову и рвет на тебе волосы, ты все-таки терпишь. Был бы сосед- дал бы в глаз, наверное. Поэтому, прикинувшись ребенком или клоуном, ты можешь очень многое сделать в этой жизни.

Вам же даже удалось приоткрыть железный занавес в 1985 году и пригласить всех великих клоунов мира в Москву. Как вам удалось осуществить эту безумную для того времени затею?

Фантастическая история! Я в своей книжке целую главу посвятил ей. Это просто как детектив. Один мой друг из ЦК комсомола, который очень любил то, что я делал, сказал— я бы хотел тебе помочь, осуществить какую-то твою мечту. И я сказал— вот, хотел бы, чтобы все клоуны мира прилетели к нам в Москву, радовали бы нас здесь, мы были бы как единое братство… Он ответил— ну, давай, попробуем.

Эта фантастическая история— этот человек рискнул всей своей карьерой, жизнью и т.д. Это был международный центр в Москве, куда приезжали различные мировые комсомольские делегации. Он поселил меня там в какую-то комнатку. После переговоров он их выводил покурить на лестничную площадку, а там случайно сидел я всегда. Мы начинали быстро-быстро обсуждать, какой замечательный клоун у них есть в стране, и как помочь ему приехать в Москву с их делегацией.

Это была фантастическая авантюра. Я в этой курилке просидел две недели, уговорил два десятка клоунов взять в делегации. Они все приехали. Меня потом чуть из страны не выгнали. Они же все были настолько свободными, трогали все то, что запрещено трогать- и политику, и религию, и секс, и все что угодно. Потому что клоуны— это самые свободные существа. После этого меня пять лет не показывали на телевидении, не давали больших залов, я сидел в своей маленькой студии, но был счастлив— потому что произошло это потрясающее событие.

А с чем был связан отъезд из Союза? Об этом спрашивает Миша из Бостона.

В 1989 году я сделал «Караван мира», чтобы расширить пространство своей родины. Своей родиной я считаю Землю. Я все исколесил, все, что у нас было— Сибирь, Азия, Дальний Восток. Я все объехал. Поэтому, как только появилась такая возможность, я отправился по Европе. Потом я понял, что Европа мне маловата, и я отправился путешествовать по всему миру. В 55 странах уже был и в десятки стран я возвращался ни один раз. Земной шар стал такой уютный, домашний и единый… Я считаю, что пора уже всем людям это почувствовать.

Ну, а ностальгии какой-то вы не чувствуете по России?

В Россию я приезжаю теперь стабильно минимум два раза в год— в феврале и в сентябре. Все свои новые проекты я тащу в Москву или в Питер. В прошлом году я сделал замечательную пробу— «Транссибирский экспресс». Идея была сделать культурный фестиваль-поезд по маршруту Москва— Пекин. Все выступления должны были проходить на транссибирской железной дороге, во всех городах. Так как я не нашел спонсоров никаких, я просто рискнул сам с продюсером проехать через всю Сибирь, выступая практически в каждом городе. Я просто проверил эту идею— мне она очень понравилась.

Ну и авантюрная же идея… Успешно все прошло?

У меня всегда все успешно. Не обязательно, чтобы был полный зал или полный карман. Успешно для меня— это огромное удовольствие от новых событий, новых людей, новых идей. Это и есть успешно.

До того как отправится в Европу, вы устроили похороны своего театра. Что побудило вас к этому?

В 88 году, как завещал Станиславский. Я к тому времени понял, что моя идея поэтической клоунады, которую я нашел и разрабатывал, создав театр «Лицедеи», становится мне уже не так интересна. Мы 20–30 спектаклей сделали в этом стиле. Мне хотелось отправиться в новое пространство, метафизическое или трагикомическое. Театр был нацелен на другую идею. Я понял, что надо искать новые идеи, хоронить старую. Поэтому я похоронил театр в 88 году, потом помог ребятам посмотреть мир, поездил по Европе с ними еще три года и распустил театр. А сам отправился в новое путешествие в поисках новой клоунады.

Как вы оцениваете состояние современной российской клоунады? Об этом спрашивает наш читатель Александр из Новосибирска.

Наверное, сейчас период спада в клоунаде во всем мире. Я считаю, что лидерство в мировой культуре сегодня берут художники. Не только художники, на втором месте- интернет. В нем тоже возникает культура, искусство интернета. Но на первом месте все же дизайнеры. Дизайн на каждом шагу— каждая ручка, комната, машина. Дизайнеры сочиняют фантастический мир, и мы начинаем жить в этой фантазийной реальности. Я в восторге. Я свой театр сильно наклонил в эту сторону. У меня все спектакли стали очень визуальными— костюмы ли, пространство ли, место для публики. Я все превращаю в такие спектакли-инсталляции. Даже мой сын половину года проводит клоуном, а половину— дизайнером. Это потрясающее творческое пространство сегодня.

Клоунада сейчас на спаде. Все великие клоуны родились в 50-х годах и к 80-м сказали свое главное слово. Я сделал в позапрошлом году два фестиваля «Конгресс дураков», собрал всех лучших по всему миру и сделал видеозапись, чтобы сохранить это для истории. Я считаю, что тот тип клоунады, которым я занимался тогда, сейчас уже достояние истории. Сейчас я занимаюсь клоунадой же, но очень специальной— клоунадой жизни. Я пытаюсь дать всю ту культуру, которую клоуны сочинили, для ежедневной жизни. Здесь все перепутано— не то это реальность, не то это искусство… У меня есть сценка во Франции «Желтая мельница», где как раз мы занимаемся этими идеями.

Раз вы так любите экспериментировать, то вот еще один вопрос— что из самого несмешного, виданного или слышанного, вы бы хотели (мечтали) превратить в смешное?

Сложный вопрос… Я не занимаюсь смешным уже много лет. Меня не интересует смешное. Я использую смешное или абсурдное для того, чтобы смягчить приятие идеи. С красным носом легче человеку принять некоторые вещи, которые его шокируют или создают неожиданную ситуацию. Поэтому смешное для меня— это возможность принять этот мир в каком-то неожиданном свете. Поэтому эта тема для меня уже неактуальна.

Ну, а тогда вспомните— что вас в последний раз сильно рассердило?

Ой, ты, господи, на каждом шагу, и не упомнишь… Я стараюсь выключить радио, телевизор, и жить только творческими событиями своих друзей. Я постоянно радуюсь, когда на телевидении или на радио появляется программа «Хорошие новости». Чем больше я вношу в этот мир положительного, тем меньше остается места для отрицательного. Я не революционер, я не могу бороться со злом с мечом в руках. Я могу только радостью своей, творчеством своим сделать людей самим собой. Потому что в большинстве людей, даже в самых экстремистах, есть человеческое начало. Пробудить его— это значит отодвинуть то, что у него в руках сейчас находится. Для меня это мой способ жизни, не единственный, их полно, всяких способов, но это мой.

Я так понимаю, что вы постоянно в разъездах. Очень много писем пришло с вопросом о ваших планах на гастроли. Спрашивают— приедете ли в Лондон, Москву, Нью-Йорк и так далее.

Недавно был 20-летний юбилей «Каравана мира»— самый большой фестиваль, который я сделал в своей жизни, который пронесся через всю Европу— начался в Москве и потом через все столицы Европы мы добрались до Парижа. За семь месяцев несколько сотен артистов с караванами, с палатками, с шапито, с детьми, с кострами, с собаками проехали всю Европу. Это было как раз, когда упала «стена». Юбилей мы начнем в Бельгии в начале августа, а в начале сентября окажемся в Москве.

А в Лондон заглянете? Или в Штаты?

Про Лондон я все время мечтаю, это мое любимое место, там потрясающая публика. Я все время прошу своих продюсеров, чтобы они мне дали Лондон. Но там расхватаны все театры. А по Англии мы ездим практически каждый год. Нью-Йорк не получится, я на этот раз взял Майами. Мы проездим по Америке— Майами, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Бостон и т.д.

Оригинал статьи находится на сайте "GZT.RU"