Русский музей увлекся цитатами

Русский музей. Фото: photoxpress.ru

Хотя лучшего, чем в Русском, отдела новейших течений, курируемого Александром Боровским, не сыскать, в последние годы музей в плане демонстрации этих самых течений несколько сдал. Последняя выставка открылась больше года назад в том же Мраморном, и это была ретроспектива виднейшего современного художника Петра Швецова. Что же до громких событий, то их не было и того больше, чуть ли не с приснопамятной «Абстракции в России».

Искусство фантазеров

Философ и литературовед Хэролд Блум в своей книге «Страх влияния» говорил, что его интересуют только «сильные» художники. Те, кто идет неожиданным путем, создает образы не по готовой форме, а своими силами. Остальные же — фантазеры, ловко переворачивающие смыслы чужих образов вверх ногами, или же посредственности, достаточно одаренные, чтобы умело встраивать чужой язык в свою речь. Кураторов «Искусства про искусство» интересуют как раз не «сильные» — их полно в корпусе Бенуа. Здесь делают ставку на фантазеров.

С таким же успехом выставку можно было бы назвать «Современное искусство» — ведь так или иначе почти вся культура начиная со второй половины XX века активно рефлектирует и использует чужие образы. Универсальный язык всей классики второй половины XX века — цитирование. Копают в «Искусстве про искусство» предельно глубоко. И если искать истоки цитирования, то не хватит и Эрмитажа со всеми хранилищами. Но спасает, как всегда, строгий отбор. В Русском давно уже не разбирают темы на винтики, а намечают главную идейную линию пунктиром. И делают это ловко и находчиво. Так и тут: из работ складывается завершенная и меткая история влияния и цитирования как творческого метода в искусстве последних ста лет: от радикальных манифестов до слияния образа и штампа в одно целое.

Век цитирования

В Мраморном отсчет вовсе ведут с 1912 года — картины-манифеста Малевича «Частичное затемнение»: Джоконда перечеркнута крест-накрест и соседствует с газетными объявлениями. Смысл ясен. Для нас Аполлон Бельведерский хуже печного горшка. Наступает эпоха, когда образом будет не только прекрасное, но и все то, что нас окружает. И дальше уже мы видим движение истории, которая это утверждение Малевича и подтверждает, и опровергает.

Малевич, конечно, прелюдия. Основная же масса экспозиции — те, кто на ловком использовании чужих образов собаку съел, то есть концептуалисты 60−80−х годов. Но и тут проходит строжайший отбор: здесь не встретишь «Рабочего и колхозницу» с головами Микки-Мауса и его подружки Минни, украшавших некогда холл корпуса Бенуа. Массовая культура, штампы которой художники радостно использовали, отметается. Только чужие образы.

В качестве костяка, золотого века цитирования — отечественные звезды: Александр Кабаков, Юрий Аввакумов с проектом башни Татлина, начертанном на газетной бумаге. Костяк этот окружают западные тяжеловесы. Цитирующий Макса Эрнста классик авангарда 60−х Роберт Раушенберг составляет из работ немецкого экспрессиониста коллаж. Ему важна именно эстетика четких черно-белых форм, которую вместе со всем эрнстовским культурным пластом Раушенберг использует. Рой Лихтенштейн цитирует Магритта и Дали и в манере, и в сюжете. Тут цитирование — не заигрывание, не кокетство, а единственный возможный язык для высказывания. Только так, апеллируя к культурной памяти, скажем, Кабаков мог создать свои почти вагнеровские «произведения искусства будущего». Потому что она идеальный ключ к восприятию зрителя. А финальное тридцатилетие XX века как раз такое время, когда культурная память у всех примерно одна.

Слияние образа и штампа

Наконец, последняя перед современностью остановка — неоакадемисты, излет эпохи сформировавшегося коллективного бессознательного. Еще немного — и оно рассыплется, универсальный ключ уже перестает работать. Образ Маяковского, растиражированный пропагандой? и перенесен Андреем Хлобыстиным на кофту («Маяковский-гендер», женский купальный костюм). И как завершение — «Печаль Энди Уорхола» Тимура Новикова. Чужой образ от штампа уже не отличить. Портрет Маяковского — штамп. И он бросается в глаза первым, оставляя где-то на задворках восприятия уже прямую цитату из классика — желтую кофту.

А если учесть, что началось все с Малевича, получается и закольцованный сюжет. Где образ, а где штамп, уже и не разобрать. Вчера еще Малевич цитировал Джоконду, и вот уже цитируют Малевича. Уорхол строил свое искусство из штампов и цитат, его цитировал Новиков, а молодые и злые художники уже обыгрывают работы самого Новикова. Повторить «Искусство про искусство» получится ровно через сто лет: после очередного витка развития культуры.

Оригинал статьи находится на сайте INFOX