Лженаука и ученый дилетантизм

Интервью с Владимиром Мироновым

– В современном российском обществе распространено довольно много практик, которые можно назвать паранаучными. В этой связи как вы относитесь к идее, чтобы научное сообщество посредством, например, учреждения специальных комитетов занималось определением того, что является, а что не является наукой? Такие идеи возникают и даже реализуются в Российской академии наук.

– Мне кажется, что таким формальным образом поступать не следует. Опыт формального регулирования в науке, конечно, существует: так, например, с 1755 года Парижская академия запретила принимать проекты вечного двигателя, и их не принимают ни в одной академии мира. Однако организационное налаживание такой научной цензуры большого эффекта не даст. И так же, как люди всегда будут продолжать изобретать вечный двигатель, они будут интересоваться проблемами, выходящими за рамки науки, и строить лженаучные концепции.

Кроме того, как отмечал американский философ и методолог науки Пол Фейерабенд, наука, узурпируя право объявлять нечто ненаучным или лженаучным, поступает как одна из форм религии, вводящая часто неосмысленные системы табу. В результате она догматически навязывает свои требования. Но из истории науки мы прекрасно знаем, что концепции, которые еще вчера отбрасывались наукой, сегодня могут оказаться признанными. Меняются самые вроде бы фундаментальные научные представления. Достаточно вспомнить судьбу теории относительности Эйнштейна. Как ее только не называли – и шарлатанство, и еврейский заговор, и плагиат из Пуанкаре.

Конечно, научные критерии демаркации, отличия науки от ненауки, – это весьма важно. Но научное сообщество вправе ограничиться лишь констатацией того, что какие-то явления не поддаются научному рассмотрению на конкретном историческом этапе и в конкретной науке. Часто же происходит распространение этого отрицательного вывода на сам факт существования того или иного явления. А это уже выходит за рамки компетенции науки. Из того, что нечто не признается современной наукой, не следует, что оно вообще не существует. Узкие критерии научного предметного существования нельзя распространять на область существования в целом.

– Как вообще появляется лженаука?

– Приведу пример. Допустим, кто-то излечивает болезни прикосновением своей руки или ноги. И люди после этого чувствуют себя намного лучше. Непонятно как, но это действительно может происходить, и не всегда наука способна дать этому объяснение. Здесь нет конфликта между реальным фактом или событием и наукой. Лженаука возникает тогда, когда этот факт пытаются интерпретировать «научно», не имея под этим никакой научной теории. Возникает псевдотеория, которая к науке не имеет никакого отношения.

Отсев таких псевдотеорий происходит на уровне здравого смысла ученого, для этого вовсе не нужно создавать никаких специальных комиссий. Возможный вред от таких простых решений превышает их выгоды. Проблема лженауки существует и будет существовать, но бюрократически решить ее нельзя.

– С точки зрения обычного человека, наука обладает неким неоспоримым знанием о мире, знанием законов, управляющих миром. Насколько оправданно такое понимание науки?

– Эта точка зрения очень ограниченна. Ученый имеет дело с относительно суженной картиной действительности. Любой объект нашего мира обладает свойствами, которые могут не входить в предмет данной науки. Наука предметно интерпретирует исследуемый объект. Он всегда остается для науки некоторой «вещью в себе», которая до конца никогда не может быть познана. Наука дает картину мира или, более узко, описание объекта, которое значительно отличается от реального объекта. Чтобы познать сущностные характеристики объекта, наука препарирует, упрощает и идеализирует предметы реального мира. Научная теория представляет собой систему идеализированных объектов, которых нет в действительности, но которые, конечно, определенным образом связаны с нею. Идеализированный объект, например абсолютно черное тело, идеальный газ или идеальная машина Карно, – это объекты, созданные путем отвлечения (абстрагирования) от не существенных для данной науки свойств объекта и, напротив, идеализации существенных, важных для науки свойств. Это условие существования научной теории для того, чтобы выявить законы в чистом виде, без «помех», которые привносит реальная действительность, например в виде силы трения. Наука предметно препарирует действительность. С точки зрения специалиста по механике, человек может быть рассмотрен как система рычагов, и это целесообразно, если мы, например, конструируем инвалидное кресло. Для социолога это отходит на второй план так же, как внешний вид человека. Его предметно интересует человек как, например, элемент социальной системы. Но ни то, ни другое не дает ответа на вопрос «Что такое человек?». Наука никогда не сможет на это ответить.

– Наука – это не только определенный корпус теорий, но еще и социальная группа. И эта группа, как мы сейчас знаем из истории науки, тесно связана с властью, с развитием аппарата контроля и управления. Как можно было бы прокомментировать сегодняшние отношения ученых-экспертов с властью?

– То, что я скажу, может прозвучать непопулярно. Наука – это род деятельности, нацеленный на упорядочение наших представлений о мире. А любая форма упорядочения потенциально несет в себе элемент подчинения. Поэтому популярная когда-то, да и сейчас, идея, что государством наиболее эффективно могут управлять технократы, ошибочна и в случае ее реализации приведет к тоталитаризму, если не будет контроля за стороны общества, со стороны именно неспециалистов. Мы только что говорили о предметной ограниченности науки. И когда научные, а значит, всегда предметно ограниченные модели переносятся на системы, включающие в себя жизнь индивидов, их нужно серьезно корректировать, учитывая это. Мнение экспертов очень важно, но не менее важен контроль со стороны общества.

Фраза Оппенгеймера о том, что «мы сделали работу за дьявола» после взрыва атомной бомбы, конечно, звучит как извинение, но запоздалое. Ученые и современная наука все больше это понимают. Наука не может быть свободной от нравственных критериев, от оценки, во благо или во зло могут быть использованы научные результаты.

Идея технократического управления обществом является порочной еще и вот в каком отношении. Нередко получается так, что сам статус ученого считается достаточным основанием для того, чтобы к его мнению прислушивались. Андрей Сахаров, например, был выдающимся ученым-физиком и замечательным человеком. Но это не означает, что он разбирался в обществе так же хорошо, как и в термоядерных процессах. В результате мы пожинаем плоды своеобразного ученого дилетантизма.

Беседовал Виталий КУРЕННОЙ

Подписаться на журнал "Человек без границ"