Сказки для детей и взрослых

Илья Барабаш

На дворе высокотехнологичный XXI век, мировой кризис, а мы о детских сказках?.. А почему бы и нет? Может, самое время поговорить о чем-то ином, чем проблемы, в которых мы крутимся каждый день? И пусть сказки кажутся подобными снам, фантазиям, где случаются самые невероятные и самые удивительные события, невозможные в реальности, не зря говорят: «Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». И кроме того, все в этом мире относительно, в том числе и ложь, которая при определенных условиях может стать глубокой правдой. Вспомните: вечер, настольная лампа, теплое одеяло, потрепанная книжка в руках мамы, или старый диван в бабушкиной комнате... Тогда сказочные герои были для нас очень реальными, заставляли переживать за себя. И мы действительно радовались за Ивана-царевича, жалели Маленького Мука. Они были очень близкими и настоящими. И возможно, даже теперь, когда мы уже взрослые, они все еще остаются нашими друзьями, пусть мы о них и не вспоминаем. На вопрос, кто написал о Рахметове — Достоевский или Тургенев, мы будем долго морщить лоб, зато куда и зачем шла Красная Шапочка и кто такой Иванушка-дурачок скажет, наверное, любой. Эти герои все еще живут в нас. И на самом деле значат для нас гораздо больше, чем мы обычно считаем.

В чем секрет притяжения миров, созданных братьями Гримм, Андерсеном, Толкином? Давайте не будем списывать все на инфантилизм, возможно, корни явления гораздо глубже. Рассказывая сказки детям, мы тем самым учим их особому языку. Не обыденному, привычному, а скорее метафизическому. Ведь язык — это не просто набор слов для обозначения тех или иных предметов, окружающих нас. Язык — это мировоззрение, способ видеть мир и себя в нем, способ понимать мир, способ говорить и способ думать. Неслучайно, наверное, одним из первых, кто дал толчок исследованию сказки, был Вильгельм Гумбольдт, положивший начало языкознанию. Ребенок усваивает язык сказок и язык понятий, принципов, законов, действующих в мире. Но эти законы — не физические, а моральные. Вы заметили, как часто в сказках хитрая лиса оставляет в дураках более сильных волка или медведя, но сама терпит фиаско при встрече с храбрым петухом, как в сказке о зайце в лубяной избушке? Понятие силы относительно. А если ты просто бескорыстно поможешь кому-то, то добро обязательно вернется к тебе. Скромность и трудолюбие вознаграждаются, хотя герой вовсе не стремится к награде. А тот, кто ищет только награды, оказывается ни с чем. В конечном итоге успех ждет не того, кто пытается добиться цели любой ценой, а того, кто больше внимания обращает как раз на пути, на средства, которыми эта цель достигается. И добро всегда побеждает зло.

Если присмотреться к некоторым современным фильмам, особенно боевикам, разве не ту же знакомую картину мы там увидим? Хорошие парни всегда побеждают плохих парней, это вечный закон, и он вовсе не такой уж сказочный.

А. Дюрер. Дон Кихот

Но вопрос действия сказок не только в усвоении морали. Здесь мы немного отойдем от сказок в узком смысле слова. Помните Дон Кихота? Историю его «безумия» и «выздоровления»? Она тоже была связана со своего рода сказками — рыцарскими романами. Но трагедия безумного идальго — это и трагедия нашего языка, который обедняется, утрачивая некоторые вечные понятия, а стало быть, и трагедия нашей души, чье бытие ограничивается лишь вполне земными делами. «Если же основная цель подобных романов — услаждать, то вряд ли они ее достигают, ибо они изобилуют чудовищными нелепостями», — говорит один из «врачевателей» Дон Кихота. Но «нелепость», как мы уже говорили и о лжи, — понятие относительное.

Сказка открывает еще одно измерение. Измерение не-обыденного. Пространство, в котором наша жизнь получает другой, более глубокий смысл. И наш выбор заключается в том, существуем ли мы в этом пространстве или наша жизнь целиком протекает только в мире вполне осязаемых вещей. Вопрос реальности сказок — вопрос языка, на котором мы говорим. И как для нас сказки могут быть выдумкой или чем-то глубоко истинным, так и для того мира наша жизнь может быть чем-то реальным, а может — мимолетной тенью, иллюзией, не оставляющей в нем следа...

Потому, уважаемые взрослые, читайте сказки, и не только детям. И если ребенок лишь чувствует и переживает происходящее в сказке, то нам предстоит сделать шаг дальше. Нам важно, не утратив этого чувства, научиться понимать происходящее, не попадая при этом во власть сказочных персонажей. Сказка — игра, но в нашей жизни все — игра, вопрос только в выборе игрушек и в отношении к ним. Каким скучным и серым был бы этот мир, не будь в нем игры сказочной!

Перечитайте, пожалуйста, заново эти бессмертные строчки: «Там лес и дол видений полны...» — и если у вас родится ностальгия, не медлите, возвращайтесь в Лукоморье...

Т. Насмит. Всадники на переправе. Иллюстрация к «Властелину колец» Толкиена

Однако мы люди взрослые. Попробуем понять, о чем говорят нам сказки.

Вопрос смысла и истоков сказки занимал многие великие умы. Наиболее известны братья Вильгельм и Якоб Гримм, которые были не только собирателями сказок, но в первую очередь исследователями фольклора. А в России Владимир Даль, Александр Афанасьев и конечно же Владимир Пропп. Это еще и Эдвард Тейлор, и Джозеф Кэмпбелл, и конечно же Джон Рональд Руэл Толкин. И наконец, основоположник глубинной психологии Карл Густав Юнг.

Когда-то исток сказки искали в «прамифе», некоем «пранароде», от которого путем заимствования ли, передачи традиции ли сказки распространились по всему миру. И потому у разных народов в далекие друг от друга эпохи мы находим схожие элементы. Не похожи ли по сути русская сказка о Финисте — Ясном Соколе и античная «Амур и Психея»? Нет ли родства между Персефоной, унесенной Аидом, и Василисой Премудрой, похищенной Кощеем? Где же эта удивительная родина сказки? Где же это загадочное Лукоморье? Возможно, не на земной карте надо искать его координаты, а в нашей собственной душе. Как бы далеки ни были народы друг от друга и в географическом, и в культурном отношении, душа человека была всегда одна и та же, со всеми вечными вопросами о пути, о судьбе, о жизни и смерти, со всеми стремлениями и мечтами, страданиями и страхами.

Говоря о смысле сказок и мифов, мы видим в них отголоски древних учений о пути героя, пути инициации или посвящения. Юнг говорил о пути становления индивидуальности человека, пути внутрь собственной души, пути самопознания. Этот путь подразумевает переход в новое, более совершенное состояние, преображение героя. Так, Иванушка-дурачок становится Иваном-царевичем. Посвящение — введение в новый мир, а может быть, в новое видение того же самого мира. Открытие в этом мире новой глубины, доселе неведомой. Уже очень много написано о том, что миф — это не история когда-то произошедших событий, а вечная драма, разворачивающаяся в нашем внутреннем пространстве. Все герои мифа живут в нас самих. Это наши достоинства и недостатки, наше Я, наши стремления и то, что им противостоит. Сказка построена по тем же самым законам. Коснемся здесь наиболее важных и значимых на наш взгляд моментов.

Н. Петров. Иллюстрация к сказке «Царевна-лягушка»

Как правило, сказка начинается нарушением по неведению или просто по глупости какого-либо запрета, правила. Так происходит в сказке «Царевна-лягушка» с Иванушкой, чересчур торопящимся избавить свою суженую от лягушачьей шкурки. Или в «Марье Моревне», в которой герой, несмотря на просьбу Марьи, пробирается в запретный подвал, где пленен Кощей, и по наивности выпускает его на волю. За этим следует несчастье, избавление от которого можно достичь лишь с помощью больших усилий, пройдя долгий путь испытаний, истоптав несколько пар железных башмаков, истерев несколько железных посохов... Чтобы в конце пути обрести утраченное, но обрести уже новым человеком — героем, царевичем. Или в жизнь персонажа вторгается вдруг нечто неожиданное, потустороннее, некие волшебные, неведомые силы, меняющие всю жизнь героя и заставляющие меняться его самого, как это происходит в «Финисте» или «Коньке-горбунке». Невольно всплывает в душе Бетховенское: «...так судьба стучится к нам в дверь». Не то же ли и в нашей жизни? Вопрос не в том, чье обличье выберет судьба, чтобы постучаться в нашу дверь, встреча с какими «каликами перехожими» перевернет нашу жизнь. Может, это будет книга, может, встреча в поезде, может, сон. Вопрос в той силе, которая за ними стоит. Антрополог Мирча Элиаде называл это вторжением священного — а мы бы сказали волшебного — в нашу мирскую жизнь. В любом случае мы не сразу поймем это. Разве что спустя много лет, оглянувшись, увидим этот путь более-менее ясно. Так или иначе, границы нашего привычного мира открываются, равновесие нарушается, и нам нужно искать новую гармонию, но уже на новом уровне. Возвращение к старому уже невозможно, гибельно для души человека. Если присмотреться, на этих же принципах построена античная трагедия, и не только античная, например «Царь Эдип» Эсхила, «Гамлет» Шекспира.

А кто знает, что за Кащей Бессмертный таится у нас где-нибудь в запертом чулане души, и когда мы вдруг обнаружим его там? В нашей жизни тоже немало запретов, даже если мы их так не называем. Но есть устоявшиеся модели, которые диктуют, как жить правильно, а как нет, и которым мы бессознательно следуем. Модели эти создаются многими десятилетиями, даже веками в коллективном сознании, формируя определенную культуру и определяя путь человека от рождения до смерти: семья, дети, учеба, работа, карьера, пенсия... Но если когда-то они предусматривали выход за свои собственные границы, развилки (помните витязя на распутье), переход к иным моделям, то сейчас это осталось в прошлом, несмотря на видимое возрождение религиозной жизни. Сегодня существует огромное количество жизненных моделей, субкультур, проблема лишь в том, что по преимуществу они лежат в одной мирской плоскости, отличаясь лишь формами, а не сутью. Инициация же подразумевает встречу со священным, путь в глубину, изменение самой сути и человека, и его судьбы без впадения при этом в другую крайность — наивные беспочвенные фантазии, в которых мы уже видим себя великими героями, посвященными, магами и «светом миру».

Важно, что вначале герой не знает, куда ему идти дальше. «Пошел Иванушка, куда глаза глядят» или «Иди туда, не знаю куда» и так далее.

Б. Дехтерев. Кот в сапогах

Цель этого пути не рациональная, ее невозможно поставить так, как мы ставим себе цель сделать карьеру или жениться. Это путешествие в другое измерение, совершенно не знакомое страннику, ему предстоит его освоить. И очень важно, что на этом пути герою предстоят встречи с волшебными существами. Существами иной реальности, именно это делает сказку волшебной.

Но о каком «ином» мире идет речь? Мир волшебного, мир магических существ, являющихся нам не только в сказках и мифах, но и в нашем непосредственном опыте в образах сновидений, — это мир воображения. Там живет музыка, которую еще никто не услышал, слова, которые еще никто не произнес, вдохновение, которого еще никто не испытал. Там живет очень важная часть нашей души, которую мы только предчувствуем и без которой существуем лишь наполовину. Там живет опыт, который мы еще не пережили, опыт священного, вечного. Об этом мире говорили Платон и Джордано Бруно, Джон Рональд Руэл Толкин и Мирча Элиаде, средневековые алхимики и современные психологи.

Итак, первая часть странствий героя — это еще, собственно, и не путь, а блуждания наугад, без понимания, куда же идти. Осознанный путь начинается с пересечения героем границы, разделяющей два мира — мир обыденный и волшебное царство. Это может быть переход через реку, дремучий лес или море. Часто это встреча с Бабой-Ягой. Она испытывает героя и при благоприятном исходе указывает, куда и как ему идти дальше. Неблагоприятные же исходы обозначены наглядно черепами на тыне вокруг ее избушки, но их судьбы в сказку не попадают. Баба-Яга — хранитель перехода в иную сферу. Ее символизм связан с миром мертвых. Похожим образом, в таких «домовинах», стоявших на столбах над землей, хоронили покойников, причем вход в подобный склеп был обращен действительно в сторону леса, то есть в сторону противоположную миру живых. Герой должен отправиться в это царство, но для того, чтобы вернуться обратно победителем, обновленным, способным соединить оба мира в своей душе: реальность обыденную, рациональную и реальность иную, мир мечты, мир воображения, мир смыслов. Баба-Яга парит героя в бане, омывая и очищая его от грязи мира земного для дальнейшего и еще более опасного приключения, в котором его ждет встреча с Кощеем Бессмертным.

И. Билибин. Баба-яга

В образе Бабы-Яги — ужасной старухи с костяной ногой, запечатлелось отношение человека к миру иному. Этот образ пугает, отталкивает. Но не потому мы ее боимся, что она такая безобразная, а она такая безобразная именно потому, что мы ее боимся. Баба-Яга — это наше видение мира, выходящего за рамки привычного. Это отражение наших собственных слабостей и страха перед неведомым. А в жизни самое неведомое для нас то, что связано со смертью, с миром потусторонним. В этой сфере мы можем полагаться только на веру, на интуицию, на то, что сегодня считается чем-то эфемерным, ненадежным. Единственное, что остается герою в этой ситуации, — действовать решительно: «...не напоила, не накормила, баню не истопила, а уже расспрашиваешь». В этой роли Баба-Яга близка к Горгоне Медузе, чья голова находится на эгиде Афины, богини Мудрости и справедливой войны, и заодно и к самой Афине, научающей героя, с помощью чего можно одолеть Кощея.

Это еще один урок волшебной сказки — смотреть глубже. То, что видят наши земные глаза, — обманчиво. Двойственность Бабы-Яги, страшной и мудрой, помогающей герою, отражает двойственность нашей души. Мы боимся, нас ужасает необходимость усилий, нас отталкивает то, что мы должны расстаться с чем-то в себе, даже если это «что-то» — наши недостатки, например лень, но ведь они наши, они часть нас самих... Однако именно встреча с этим трудным и первая победа над ним (над собой, по сути дела) позволяет нам идти дальше. Впрочем, к еще более трудному.

...К Кощею Бессмертному, победить которого обычными способами невозможно. Ни мечом, ни каким-либо оружием его нельзя убить, ведь он бессмертный. Фигура Кощея загадочна. На Руси кощунами в дохристианские времена называли сказки, басни, мифы. Слово сказка, которое, кстати, получило знакомый нам смысл лишь в XIX веке, имеет такое же значение — «описание, повествование». А кощуна уже в XI веке приобрела оттенок чего-то ложного, нечистого, «срамословия». Закон таков, что боги старой эпохи становятся демонами в новой. Так произошло и с древнеславянскими традициями и божествами, замещенными христианством. Возможно, когда-то под именем Кощея скрывались волхвы, знатоки традиций и хранители знаний, передававшихся через сказки и мифы из поколения в поколение. И тогда становится более понятным, почему роль Кощея в некоторых сказках выполнял Змей Горыныч — дракон, старинный символ мудрости.

Кощей — магический корень сказки. Он незримо присутствует в ней уже с самого начала повествования, создавая своего рода возможность волшебства, ткань волшебства. Так и сказка изначально зреет в душе человека. Мы его еще не видим, но знаем, что он есть. В той же «Царевне-лягушке» он проявляется в чарах, наложенных на героиню, гораздо раньше, чем как действующий персонаж. И это «вторжение» в жизнь героя заставляет последнего начать свое инициатическое путешествие.

Смерть Кощея, как говорят сказки, в яйце, яйцо в утке, та в зайце и так далее. А все это в сундуке либо подвешенном на Дубе, стоящем на острове посреди моря-океана, либо спрятанном среди его корней. Но точнее будет сказать, что не смерть Кощеева там спрятана, а жизнь, источник жизни. Именно до него надо добраться герою. И неслучайно этот источник связан с яйцом и деревом — древними символами мироздания. И неслучайно для того, чтобы добраться до этого источника, нужно познать все четыре стихии (землю, воду, воздух и огонь), из которых построен мир, — четыре стихии, которые в разных сказках символизируют утка, щука, заяц, медведь или другие животные. Так и в традиционных культурах путь инициации включал в себя испытания землей, водой и так далее — символами наших собственных психологических состояний. Герою нужно было преодолеть инерцию земли, пробудить силу жизни, которую имеет вода, или способность преображать себя и мир вокруг, подобно огню.

И. Билибин. Иллюстрация к «Сказке о царе Салтане» А. С. Пушкина

Некоторые исследователи связывают Кощея с Корочуном (Карачун, Корчун). Этим именем на Руси называли самую длинную ночь в году — ночь зимнего солнцестояния. Как считалось, в этот день умирало старое солнце и рождалось новое (позднее в это время стали отмечать Рождество). От этого имени веяло смертью, стужей, мраком, окостенением. Но это же и начало возрождения новой жизни, новой, пока еще будущей весны.

А дальше Иванушка-дурачок превращается в Ивана-царевича. Очень часто сказка заканчивается тем, что герой играет свадьбу и иногда становится царем в своем государстве, как в сказке «Пойди туда, не знаю куда». Таким образом обретает он полноту жизни. Соединяются две части нашей души, голова и сердце, разорванные противоречиями между стремлением к материальному комфорту и одновременно к благам духовным. В финале героя ждет мудрость и зрелость как способность связывать красивые и глубокие состояния души и конкретные реалии нашей повседневной жизни. А быть царем в сказочном мире не значит ли прежде всего быть царем самому себе? Ведь мы говорили, что все действие сказки разворачивается внутри человека. И если в начале сказки герой лишь следует за более сильными, чем он сам, обстоятельствами, то в конце он становится способным их побеждать и подчинять.

Так и в чем же «намек», о чем все это говорит нам? Может быть, о том, что иногда нам необходимо совершить путешествие внутрь самого себя, в загадочный мир воображения, чтобы вывести оттуда на свет белый свою Василису Прекрасную. Путешествие в тридесятое царство нашей души, в котором все еще томятся наши замыслы и мечты, чтобы дать им жизнь здесь, на земле, в нашем земном мире? Может быть, о том, как важно поверить в реальность воображаемого и создать с ним узы, и быть очарованным им, но не ослепленным. Может быть... Намек он и есть намек.

Обсудить статью в сообществе читателей журнала «Человек без границ»

Подписаться на журнал «Человек без границ»