| Поделиться статьей: | | Статьи Послать ссылку другу  Искусство > Письма СтеллеСветлана ОбуховаКое-что из жизни Джонатана Свифта, декана собора Святого Патрика в Дублине и автора «Путешествий Гулливера». По случаю его 340-летия
Зима 1711 года выдалась на редкость унылой: весь декабрь над Лондоном хмурились тучи, дул ветер, надоели дожди… А 22-го, три дня назад, наконец-то подморозило, и с неба посыпались не колючие мелкие капли, а пушистые снежинки. И сразу послышались в воздухе едва уловимые нотки корицы, почувствовался аромат Рождества… Только не до Рождества доктору Свифту и не до веселого рождественского мороза. В чудеса он, кажется, не верит, да к тому же сильная простуда заставляет сидеть дома и не прибавляет оптимизма: самочувствие у него «преотвратительное». Но одно развлечение все же есть — а никакого другого и не нужно! Взять большой лист хорошей бумаги, обмакнуть перо в чернильницу и начать писать: «Желаю МД веселого Рождества…» «МД! Кто это?» — задумается читатель. Вообще-то, если честно, никто этого точно не знает, ведь 65 писем, о которых я толкую, не предназначались для посторонних глаз. Но предположить все же можно. Итак, МД. Это означает «моя дорогая», так Джонатан Свифт обращается к мисс Эстер Джонсон, которую несколько лет спустя назовет своей Звездой — Стеллой. И под этим именем увековечит. Он знает ее почти всю жизнь: когда 22-летний студент Дублинского университета, новоиспеченный бакалавр искусств Джонатан Свифт впервые увидел Эстер, ей только-только исполнилось восемь лет. Она была воспитанницей сэра Уильяма Темпла, влиятельного дипломата и очень образованного человека. Правда, к тому времени Темпл удалился от дел и мирно жил в своем поместье Мур-Парк неподалеку от Лондона — разводил цветы, читал античных классиков, сочинял философские труды в духе эпикурейцев и принимал друзей, наведывавшихся к нему из Лондона.
Джонатан поступил к Темплу секретарем. Ах, да! Было это 22 года назад. Незаурядные люди, прекраснейшая библиотека (секретарь сэра Темпла любит Пиндара, Аристофана, Лукиана), споры на философские и литературные темы. И очаровательный, веселый ребенок с черными, как вороново перо, волосами и живыми глазами! Сэр Уильям поручил Свифту обучать Эстер основным дисциплинам. Однако, независимый и очень честолюбивый, юноша сразу начал тяготиться ролью слуги-секретаря и через год уехал в Ирландию. А еще через год вернулся. Пытаясь добиться лучшего положения, он несколько раз будет уезжать из Мур-Парка, а потом возвращаться. В последнее свое возвращение он, уже священник англиканской церкви, не узнает Эстер — его встретит прекрасная девушка. Она поразит Свифта своей грациозностью («каждая черта ее лица — воплощенное совершенство»), цветением юности, воодушевлением и чистотой, но вместе с тем глубиной и умом. И незаметно из дружбы вырастет любовь… После смерти сэра Уильяма Свифт вернулся в Ирландию, получив приход в деревушке Ларакор, и уговорил Стеллу перебраться поближе к нему, в Дублин. Но постойте-ка! МД — это еще и «мои дорогие», ведь у всех этих писем был второй адресат — миссис Ребекка Дингли, подруга и компаньонка Эстер. Они вдвоем (Эстер не замужем, ей нельзя себя компрометировать) перебрались в Ирландию в сентябре 1701 года и поселились в доме, который подыскал для них Свифт. О, это было чудеснейшее время! Едва окончив вечернюю службу, он мчал верхом через ночь к своим МД. И как преображался в их присутствии! Читал им Шекспира, собственные стихи, сыпал остротами, каламбурил... И уже за полночь мчал обратно в Ларакор. В свободные от службы дни Свифт приезжал в Дублин, и они втроем гуляли по городу, бродили по дорожкам его парков, наносили визиты друзьям. Те видели: Джонатан и Эстер словно созданы друг для друга — и никак не могли понять, почему они не обвенчаются и не создадут семью...
В 1710 году Свифт, которому тесно было в захолустном Ларакоре (вся Ирландия была ему мала), уехал в Лондон — туда, где разгорались политические страсти, где вершились судьбы. Три года между тори и вигами, три года убийственных насмешек, язвительных заметок, разгромных памфлетов, заставивших англичан открыть глаза на многие язвы общества. Его слово — оружие, которого все боятся, но которое все хотят заполучить для себя, чтобы добиваться своих интересов. И потому неистового священника, приобретшего «славу» ненавистника людей, приглашают к себе на обед самые знатные люди Англии. С ним все хотят водить дружбу. Но в жизни человеческой не найдешь только белого или только черного цвета: мотивов у одного поступка подчас великое множество, и назван и очевиден только один или два, но сколько еще тайных. Особенно не хочется забывать этого, говоря о Джонатане Свифте. Да, наверное, ему льстило внимание блестящих аристократов. Наверное, он страстно желал делать политику, как сказали бы сейчас… Но не кажется ли вам, что за маской грозного обличителя прятался человек, которому очень хотелось найти понимания? И не кажется ли, что за яростной борьбой за победу то ли тори, то ли вигов, то ли (после 1713 года) всех ирландцев над всеми англичанами, которую только и смогли разглядеть современники (потому что их жизнь ограничивалась ею), стоял философ, в одиночку сражавшийся за все человечество — с этим самым человечеством, и в первую очередь с самим собой. И в этой борьбе ни к кому не знал пощады, и в первую очередь самого себя не щадил. Может, потому и не оставались никогда наедине так любившие друг друга Свифт и Эстер (вечная свидетельница Дингли…), что хотели уберечь свою любовь от малейшей примеси того, что потом, в «Гулливере», он окрестит словечком «йеху»? Хотели сохранить чистоту любви двух душ?.. «Ну, это он, конечно…» Да уж, понять Свифта и Стеллу не могли ни современники, ни потомки, вот и выискивали в их отношениях «что-то», пытались объяснить «тайну» каждый на свой взгляд, опуская Гулливера-Свифта до своего, подчас лилипутского роста… А что если они знали, что какой бы счастливой или несчастной ни была жизнь на этой земле, после того как она подойдет к концу, начнется другая? Ведь называли же ирландцы своего декана потомком справедливых ирландских королей. Может, — Бог с ним, с веком разума! — верил он в существование в том, Ином мире страны Вечной Любви, где их со Стеллой ничто не сможет разлучить, где никто не будет их судить и объяснять поступки, где они будут по-настоящему, глубоко счастливы (клеветники и насмешники ведь не попадают в ту прекрасную страну), — только если в этой жизни сберегут свою любовь… Может, так оно было, а может, совсем не так… Главное не мы. Главное, что Эстер поняла и приняла условие Свифта. Так пишут: «условие». Хотя, может быть, надо: обещание?
Кажется, пора перейти к дневнику… Он начал писать его, едва устроился в Лондоне. Через два дня после приезда. Если быть точными, это были письма на манер дневника. Каждый день утром или вечером — а часто и утром, и вечером — Свифт в подробностях рассказывает Эстер, что он делал днем: кого встречал, с кем обедал, что ел, кому наносил визиты, кому писал письма, как себя чувствовал; конечно, рассказывает о том, что занимает все его мысли и ради чего он приехал в Лондон, — о политике (и, как ребенок, радуется, что и МД превратились в заядлых политиков). И так же обстоятельно расспрашивает Эстер и Дингли, чем там занимаются они, ходят ли каждый день гулять, ездит ли «малютка Джонсон» верхом («она должна уже быть теперь в добром здравии»), по-прежнему ли подолгу играют в карты, с кем обедают, как поживают его и их знакомые, «у нас появились каштаны и севильские апельсины; а у вас есть апельсины?» — и так далее, в той же манере… «Вот ведь! И была охота тратить целые часы на такие пустяки!» А знаете, как радуются этим «пустякам» историки и литературоведы: это же прямо-таки энциклопедия английской жизни XVIII века! И сколько подробностей из жизни самого скрытного из всех писателей! Осилит ли этот дневник наш брат — простой читатель? Тут хочется, в подражание Свифту, написать что-то вроде: дааааа уж… вряд ли… ну какое кому дело до севильских апельсинов, съеденных 300 лет назад?.. А случалось ли вам когда-нибудь влюбиться? Ой, что это я! Не так! А помните ли, как вы в разлуке (даже короткой) с любимым человеком, постоянно думали о нем (о ней): как он, что он, что делает — прямо сейчас, в этот самый миг, когда я иду по улице домой и смотрю на город, ждущий Нового года; о чем он думает, и если читает, то что, а если ужинает, то тоже — что (и пусть кто-нибудь попробует мне сказать, что это пустяки!)… И ты на самом деле даже не думаешь, а пытаешься, минуя все физические преграды и расстояния, прикоснуться к любимому (любимой) сердцем…
Сдается мне, и Свифту было все равно, апельсины ли, каштаны. Его воодушевляет и наполняет глубоким счастьем другое: «С того времени, как мы с вами расстались, не было, я думаю, такой минуты, когда бы в пути не находилось письмо к или от ПМД». Кто такой ПМД? О, это очень просто! МД — «мои дорогие», мы уже знаем, а П — Престо. По-итальянски «быстрый, скорый», то же что Свифт по-английски. Так он называет себя в письмах Эстер. И это не просто очередное придуманное имя, это «другое мое я». «Стоит мне узнать, что вы там счастливы и веселы, и я здесь чувствую себя счастливым, и когда я читаю ваше письмо или пишу вам, то с трудом могу себе представить, что вас нет со мной рядом. Нет, право, вы и сейчас подле меня, на этом листке, и потому я постоянно вижусь и говорю с вами каждый вечер, а иногда и утро, хотя по утрам все же не всегда, потому что это несколько нескромно для молодых дам, не правда ли?» — Престо и Эстер вместе, хотя их и разделяет море, и, как всем влюбленным, им надо сказать друг другу обо всем на свете, им хочется все-все друг о друге знать. И чем длиннее письмо, тем дольше длится их беседа, тем сильнее бьется сердце и огромней радость! А часто, пользуясь тем, что их никто не видит и не слышит, они начинают шутить и дурачиться. «И буквы, мои милые, следует писать с наклоном в эту сторону, в эту сторону, — показывает как, — потому что, черт побери, есть некоторая разница между таким наклоном, — показывает, — и таким. Нет, я покажу вам, как надо: пишите в эту сторону, а не в ту». Свифт частенько журит Стеллу за ошибки, заставляет исправлять их, а сам… Сам пишет то мелко-мелко (так их разговор точно никто не подслушает!), то огромными буквами, с наклоном то вправо, то влево, легко переходит с прозы на рифму, сочиняет «английские (ирландские) поговорки», коверкает слова («мои длагоценнейшие»), называет себя «плутишкой» (Бог мой, и это гроза всего лондонского общества!), а то напишет что-нибудь вроде: «Уже зааа полночь…» — это значит, что он зевает и ложится спать. Они изобретут свой, особенный язык, который литературоведы назовут детским, и будут удивляться: «…и такие письма 44-летний мужчина писал 30-летней женщине?» Писал, и Эстер-Стелла была счастливейшей из дам!
Со временем, когда неудачи одолеют, а честолюбивые надежды растают как дым, тон Свифта изменится, станет сухим, быстрым, письма больше будут напоминать отчеты. Потом и виги и тори спровадят Гулливера в Ирландию, он станет деканом собора Святого Патрика, но из-за моря все так же будет не давать покоя англичанам. Потом выйдут «Путешествия Гулливера» и будут иметь небывалый успех. Случится история с другой Эстер, мисс Ванорми, — Ванессой, и много статей появится о Джонатане Свифте и двух «погубленных» им дамах. Много чего еще будет в его жизни. И больше горького… 17 лет он будет страдать, оставшись без понимающего взгляда и нежной улыбки Эстер. А когда беспокойная душа Джонатана Свифта оставит этот мир, его похоронят в соборе Святого Патрика, рядом с ней. И конечно же там, в стране Вечной Любви, его встретит его любимая Звезда — Стелла. «Они любили как умели, страдали как умели... но помыслы их были чисты…» — скажет о них Григорий Горин в своей замечательной пьесе «Дом, который построил Свифт». А что же осталось нам?.. Удивительно лиричный дневник двух любящих душ, сумевших вопреки всему остаться вместе. Обсудить статью в сообществе читателей журнала "Человек без границ" Подписаться на журнал "Человек без границ" Журнал "Человек без границ". При цитировании материалов ссылка обязательна. Mailto: admin@manwb.ru |
