«Князь Серебряный». Два пути

Илья Барабаш

И. Пчелко. Иллюстрация к роману «Князь Серебряный»

Вечер. Подхожу к книжной полке, знакомой с детства. Наугад беру книгу. Алексей Толстой. «Князь Серебряный». Когда-то давно, очень давно думал его прочитать. Может, сейчас?

...Светало, когда я перевернул последнюю страницу. Всё осталось позади: Иван Грозный, Малюта и князь Никита Романович, сгинувший в битвах где-то на окраине Руси. Всё, да не всё...

Алексей Константинович Толстой из тех удивительных поэтов, чьи стихи знают очень и очень многие (кто же не слышал «Средь шумного бала, случайно...» или «Коль любить, так без рассудку...»), а имя помнят лишь единицы. И еще меньше помнят его драматические произведения и прозу, хотя в свое время они были очень популярны. Не стал исключением и роман «Князь Серебряный. Повесть времен Иоанна Грозного», изданный 145 лет назад. Литературоведы говорят о его несовершенстве с точки зрения исторической науки, о чрезмерной идеализации персонажей, однако мы обратимся к книге не как литературоведы и не как историки и потому будем иметь дело вовсе не с историческим исследованием, а с душой автора.

В центре романа — фигура Иоанна Грозного. Он не главный герой, но подобен некой грозной, непредсказуемой, неумолимой силе. Он помазанник Божий, все в его власти, и потому простой человек не может судить и оценивать его действия. Вокруг этого центра движутся остальные герои: опричники — сила не менее стихийная и полностью подчиненная воле царя; бояре — они внутренне противостоят опричнине, но не могут ничего изменить; и два классических героя — протагонист и антагонист. Князь Серебряный и... нет, не Малюта Скуратов, не князь Афанасий Вяземский и тем более не Хомяк. Как ни странно, — Борис Годунов... Роман, замысел которого родился еще в 40-х годах XIX века, давался непросто. Толстой изучил множество книг, документов того страшного времени и в предисловии писал о себе: «...при чтении источников книга не раз выпадала у него из рук, и он бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования». Вот, наверное, первый смысл романа. Возможно, поэтому еще при жизни автора первая постановка его на сцене была запрещена. И несмотря на то что на сюжет «Князя Серебряного» были написаны несколько опер и десятки пьес в стихах и прозе, с самим романом цензура была более чем строга и до революции, и после нее. Странно? К сожалению, нет.

А. К. Толстой

В последней главе Толстой пишет: «Лица, подобные Василию Блаженному, князю Репнину, Морозову или Серебряному, являлись нередко, как светлые звезды на безотрадном небе нашей русской ночи, но, как и самые звезды, они были бессильны разогнать ее мрак, ибо светились отдельно и не были сплочены, ни поддерживаемы общественным мнением... Жизнь ваша не прошла даром, ибо ничто на свете не пропадает, и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо; и многое доброе и злое, что, как загадочное явление, существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего». И это можно считать еще одним, философско-историческим смыслом романа. Толстой смотрел на историю не как на простую череду событий, он искал в ней нити, соединяющие прошлое с настоящим и протягивающиеся в будущее, в наше с вами тоже, дорогой читатель. И потому роман «Князь Серебряный» о нашей ответственности за далекое будущее.

Наконец, еще один смысл романа заключен в подспудном сравнении двух уже упомянутых героев — князя Серебряного и Бориса Годунова. Хотя на первый взгляд они союзники, их позиции, подходы очень четко противопоставлены: тонкий расчет Годунова и лишенные какого-либо «благоразумия» слова и поступки князя, идущие только от сердца. «Можно смело ему довериться во всех случаях, требующих решимости и самоотвержения, — пишет Толстой о своем герое, — но... обдумывать свои поступки не его дело и... соображения ему не даются».

Годунову в начале романа дана иная характеристика: «никогда не суется вперед, а всегда тут; никогда не прямит, не перечит царю, идет себе окольным путем, ни в какое кровавое дело не замешан, ни к чьей казни не причастен. Кругом его кровь так и хлещет, а он себе и чист и бел, как младенец». Но в конце романа звучит приговор: «Двадцать лет, проведенных у престола такого царя, как Иоанн Грозный, не могли пройти даром Борису Федоровичу, и в нем уже совершился тот горестный переворот, который... обратил в преступника человека, одаренного самыми высокими качествами».

Эти два пути — две дороги, расходящиеся в стороны от одного камня: «налево пойдешь... направо пойдешь...». Мы можем спорить о судьбе России, о значении в ней Ивана Грозного, о чем-то еще, можем не спорить, но этого выбора нам не миновать. Какой из двух путей верный, решать нам самим. Может быть, это и есть главный смысл романа?

...С недавних пор, читая книги, я меньше интересуюсь их литературными достоинствами или недостатками. Мне много больше интересен их творец. И идеи, заложенные в них, становятся ближе и ценнее только тогда, когда они чувствуются в авторе как человеке: каким он был, о чем думал, чем жил? И тогда незаметно рождаются тонкие дружеские узы. Попробуйте сами, Алексей Константинович — прекрасный друг. Илья Барабаш

Подписаться на журнал "Человек без границ"