ПИРОГОВ. «Чудесный доктор»

Татьяна Роменская, Илья Барабаш

Николай Иванович Пирогов
Всем нам кажется, что мы свободны мыслить так или иначе и как хотим; но, с другой стороны, всякий из нас чувствует и знает, что этой кажущейся свободе положен предел, вышед из которого, мышление делается безумием. Это потому, что мышление наше подлежит законам высшего мирового мышления. Между тем мозговой ум наш, не знающий иного мышления, кроме своего, и убеждённый опытом в зависимости его от мозга, при расcматривании внешнего мира может дойти до такой иллюзии, что в нём нет никакой иной мысли, кроме нашей собственной. Эта иллюзия может дойти и до того, что нам кажется мировая мысль попросту вовсе несуществующею сама по себе, а только как произведение нашего собственного ума. Да если бы мы не были уверены в бытии внешнего мира так же твёрдо, как и в своём собственном, то всё, что наше расследование открывает в нём целесообразным и как бы намеренно и независимо от нас устроенным, мы могли бы, пожалуй, принять за произведение одного нашего ума и нашей фантазии. Н. И. Пирогов
И вот рождается невольно вопрос: действительно ли мы не могли бы иначе ходить, как с помощью ног, или же мы только ходим, потому что у нас есть ноги? Действительно ли только при посредстве мозга мы могли бы мыслить, или же мыслим только потому, что есть мозг? Видя неисчерпаемое множество средств, с которыми в окружающей нас вселенной достигаются известные цели, можем ли мы утверждать, что ум мог и должен был быть единственно только функциею мозга? Разве пчела, муравей и т. п. животные и без помощи мозга позвоночных животных не представляют нам примеров удивительной сообразительности, стремления к цели и даже творчества? Н. И. Пирогов
Л. Коштелянчук. После операции
К. Кузнецов и В. Сидорук. Чудесный доктор
Члены Пироговского кружка
На главном перевязочном пункте в Севастополе. Фрагмент «Панорамы Севастополя в 1855 году»
Карманный набор инструментов, принадлежавших Н. И. Пирогову
Обложка труда Н. И. Пирогова «Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны с Болгарией и в тылу действующей армии в 1877—1878 гг.»
А. Сидоров. Чайковский у Пирогова
Л. Коштелянчук. Н. И. Пирогов и матрос Пётр Кошка
Н. И. Пирогов. 1879
И. Е. Репин. Приезд Николая Ивановича Пирогова в Москву на 50-летний юбилей его научной деятельности

Есть в истории культуры, общества люди, которые своей деятельностью, усилиями оставляют следы настолько прочно и естественно входящие в нашу жизнь, что нам кажется, будто так было всегда да и никак иначе быть не может. Словно что-то указывает им путь, и шаги их, случайные на первый взгляд, вовсе не случайны и не хаотичны, а целесообразны и необходимы. Но видят это лишь последующие поколения. На долю же таких людей выпадают мучительные вопросы и борьба, чтобы преодолеть сложившийся порядок вещей и проложить путь новому. Изучая их судьбы, начинаешь понимать, что в истории ничто не происходит само собой, что она создаётся руками и усилиями очень конкретных людей, со своими недостатками и достоинствами, по сути, таких же, как мы с вами, а может быть, и нами самими... Ну разве не удивительно это?! Приглядитесь, ведь культура и сама жизнь наша висит на волоске, и, предоставь её самой себе, перестань кто-то делать усилия, всё оборвётся, покатится, развалится... Так на чём и на ком держится она? Кто и что скрепляет поминутно грозящие разойтись между нами швы? Вот вопрос.

Первые шаги

Одной из любимых игр Коли Пирогова была игра в лекаря: она «как будто приподнимала... завесу будущего». Возникновением своим эта оригинальная игра обязана была болезни старшего брата, к которому приходил врач. В 14 лет Николай стал студентом медицинского факультета Московского университета, где читали лекции на основе материалов почти вековой давности, а на выпускном экзамене «нужно было описать на словах или бумаге какую-нибудь операцию на латинском языке». Клиническая же практика сводилась к написанию истории болезни увиденного один раз пациента...

После Москвы был Дерптский университет, где готовили к профессорской деятельности лучших российских студентов. Поступая туда, надо было определиться со специализацией, и Пирогов выбрал хирургию. Почему? «А вот поди, узнай у самого себя, почему? Наверное не знаю, но мне сдаётся, что где-то издалека какой-то внутренний голос подсказал тут хирургию». Впрочем, молодого врача интересовали и другие науки, над чем посмеивались его товарищи: тогда было принято заниматься чем-то одним и даже хирурги не считали необходимым изучать анатомию. Позднее именно Пирогов создал новую и тогда революционную науку — хирургическую анатомию.

После Дерпта у молодого профессора Пирогова была двухгодичная стажировка в Берлине, возвращаясь с которой он из-за болезни на несколько месяцев остановился в Риге. Выздоровев, Николай Иванович провёл там несколько весьма удачных операций, по просьбе ординаторов госпиталя продемонстрировал некоторые операции на трупах и прочитал курс лекций. Один из старых ординаторов так сказал 25-летнему Пирогову: «Вы нас научили тому, чего и наши учителя не знали».

В 26 лет он стал профессором хирургии Дерптского университета и за четыре года работы там завоевал великую любовь студентов и издал несколько монографий и книг, в том числе два тома клинических анналов, где описал, вопреки принятому стилю, не примеры удачных диагнозов, лечений и выздоровлений, а свои ошибки и неудачи, ничего не скрыв и позволив тем самым избежать тех же ошибок своим ученикам.

«Служение науке, вообще всякой, — не что иное, как служение истине. Тут доступ к правде затруднён не одними только научными препятствиями, то есть такими, которые могут быть и удалены с помощью науки. Нет, в прикладной науке, сверх этих препятствий, человеческие страсти, предрассудки и слабости с разных сторон влияют на доступ к истине и делают её нередко и вовсе недоступной... Для учителя такой прикладной науки, как медицина, имеющей дело прямо со всеми атрибутами человеческой натуры... необходима, кроме научных сведений и опытности, ещё добросовестность, приобретаемая только трудным искусством самосознания, самообладания и знания человеческой натуры». По сути, Пирогов пишет о работе врача над собой, о работе внутренней, определённом моральном усилии, о выборе между профессиональным интересом врача к больному и человеческим отношением к нему, и именно это позволяет, по мысли Пирогова, быть и хорошим учёным, и хорошим врачом.

Отец русской хирургии

В борьбе с жизненными трудностями, бедностью, даже нуждой формировался характер Пирогова, готовя его к поприщу, на котором ему предстояло развернуть все силы своей натуры и оставить глубокие следы. В 1841 году30-летнийПирогов принял предложение стать профессором на кафедре хирургии Медико-хирургической академии в Петербурге с условием организовать кафедру госпитальной хирургии, чтобы студенты получали практическое медицинское образование.

Николай Иванович реорганизовал госпиталь МХА и принял на себя обязанности главного врача хирургического отделения. Вот что писал он о предстоявшем ему подвиге Геракла, очищающего Авгиевы конюшни: «Картина поистине была ужасающей: огромные госпитальные палаты (на 60—100 кроватей),плохо вентилируемые, были переполнены больными с рожистыми воспалениями, острогнойными отёками и гнойным заражением крови. Для операций не было ни одного, даже плохого, помещения. Тряпки под припарки и компрессы переносились фельдшерами без зазрения совести от ран одного больного к другому, а подчас снимали с трупов и просто высушивали. Лекарства, отпускавшиеся из госпитальной аптеки, были похожи на что угодно, только не на лекарства...» Воровство среди персонала. Цинга среди больных. Враждебность к молодому хирургу, не слишком щепетильная в выборе средств. Открытая вражда, сплетни, клевета — всё было пущено в ход. А требование к врачам делать операции в чистых белых халатах вызвало подозрение в помрачении его умственных способностей. Да, уважаемый наш читатель, и это было не так уж давно — полтора века назад в просвещённой европейской державе... Кто бы мог подумать, ведь это так естественно для врача, особенно в операционной, — чистый белый халат.

В 1847 году Пирогов отправился в нашу вечно горячую точку — на Кавказ, где ввёл в практику эфирный наркоз, причём, учитывая нашу человеческую психологию, приглашал на операции других раненых, чтобы они могли убедиться сами в действенности и безопасности метода. Сейчас это в каком-то смысле естественная часть нашей жизни, но тогда приходилось обосновывать, доказывать, убеждать. А чуть позже, на Крымской войне, он, подсмотрев, как работает скульптор, начал применять гипсовые повязки при переломах вместо гораздо менее эффективных лубочных или крахмальных — и спас множество раненых офицеров и солдат от ампутации.

Из какой мелочи порой вырастают великие вещи! Однажды, проходя мимо рынка на Сенной в Санкт-Петербурге, Пирогов обратил внимание на срез замороженной свиной туши. В результате родилась «ледяная», или топографическая, анатомия, позволившая врачам более эффективно изучать человеческое тело и избежать множества хирургических ошибок, которые могли бы стоить жизни не одному несчастному. Первым анатомическим атласом, созданным Пироговым по этому методу, студенты пользуются до сих пор.

Нет необходимости перечислять все достижения Николая Ивановича, все новшества, все методы, и посейчас носящие его имя и используемые современными хирургами. Это поймут по большей части лишь медики, ну а остальным, по отношению к медицине выступающим в роли пациентов, будет важнее узнать, что Пирогов при всей своей славе и обширности практики никогда не брал денег за операции — ни с членов царской семьи, ни с последнего бедняка, уповавшего на него как на единственную свою надежду. Рассказ Куприна «Чудесный доктор» — о нём.

Сёстры милосердия

Особая эпоха в жизни Пирогова — Севастопольская война. Как врач и как человек, не желавший оставаться безучастным к тому, что происходило, он подал прошение об отправке на фронт. После долгого молчания пришёл совершенно неожиданный ответ. Его пригласила к себе Елена Павловна — супруга великого князя Михаила Павловича, сына Павла I, основательница Русского музейного общества, Повивального и Клинического институтов, заведующая Мариинским и Павловским женскими институтами.

Объявив, что взяла на свою ответственность разрешение его просьбы, она рассказала ему о своём плане основать женскую помощь больным и раненым и предложила Пирогову роль организатора и руководителя. Несмотря на распространённое мнение, что присутствие женщин ведёт к развращению в войсках, что женщины неспособны жить и оказывать помощь в тяжелейших условиях войны, великая княгиня Елена Павловна, видевшая высшее и лучшее призвание женщины в том, чтобы иногда исцелять, часто помогать и всегда облегчать, обратилась с воззванием к российским женщинам, желавшим «принять на себя высокие и трудные обязанности сестёр милосердия», и уже в октябре 1854 года на собственные средства основала Крестовоздвиженскую общину сестёр попечения о раненых и больных воинах. Пирогов полностью разделял взгляды великой княгини: «Доказано уже опытом, что никто лучше женщин не может сочувствовать страданиям больного и окружить его попечениями, не известными и, так сказать, не свойственными мужчинам». Принцип «жить на земле не только для себя» Пирогов считал основой сестринского милосердия. Так в 1854 году из небольшой группы в 35 сестёр при самом деятельном и внимательном участии Николая Ивановича Пирогова родился будущий Российский Красный Крест.

Тогда же, во время этой печально известной Крымской кампании, Пирогов выработал правила работы с ранеными, создав тем самым практически новую отрасль хирургии — военно-полевую. Он сформулировал принципы гигиены для больных, основы лечебного питания, и во всём этом, как ни странно, ему пришлось вновь и вновь преодолевать и непонимание, и противостояние тех, кому деятельный, честный доктор был неудобен. А Пирогов был врагом канонических решений, врагом успокоенности, ведущей к застою и косности: «Жизнь не укладывается в тесные рамки доктрины, и изменчивую её казуистику не выразишь никакими догматическими формулами».

Пирогов-учитель

С самых первых шагов, ещё молодым профессором, Пирогов был настоящим учителем, радеющим о профессиональном росте не только своём, но и новых поколений молодых врачей. «Пусть учится только тот, кто хочет учиться, — это его дело. Но кто хочет у меня учиться, тот должен чему-нибудь научиться — это моё дело, так должен думать каждый совестливый преподаватель». Отсюда его гигантский вклад в систему обучения и преподавания медицины, перешедшей от теории, а иногда и безосновательных фантазий профессоров, зачастую видевших больного лишь с высоты кафедры, к практическому обучению на конкретных примерах, конкретных операциях, демонстрируемых учителем.

Заслуга Пирогова ещё и в том, что он увидел необходимость сочетания профессионального и нравственного воспитания. Мы уже говорили о его новаторстве в первом: сейчас никому в голову не придёт усомниться в важности профессионализма. Но в отношении второго его идеи и сегодня (увы, в данном случае к сожалению) звучат почти революционно. Призыв воспитывать прежде всего человека, наделённого нравственным чувством, не только имеющего твёрдые убеждения, но и умеющего защищать их, жить ими на практике, готового к жизненной борьбе и усилиям, а уж потом заботиться о его профессиональном росте и мастерстве — звучит очень и очень современно. Эти мысли неслучайны, они результат долгого внутреннего пути Пирогова — от материалиста вследствие незнания материи, как говорил он сам, до человека, раскрывающего смысл человеческого бытия, жизни, любви, бессмертия, распознающего суть внутреннего человека и ищущего Бога. Интересно, два таких разных человека — что объединяет их? Искренность, отзывчивое на чужую боль сердце, честность перед собой, стремление всегда быть, а не казаться?.. Наверное.

Вопросы жизни

Последние годы Пирогов провёл в своём имении в Вишне (часть нынешней Винницы). Там он писал свою исповедь — последнюю и самую удивительную книгу, во многом непонятую до сих пор: «Вопросы жизни. Дневник старого врача, писанный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что, может быть, когда-нибудь прочтёт и кто другой. 5 ноября 1879 — 22 октября 1881». Пирогов будто сам удивляется своим открытиям: «Я всё толкую в моём мировоззрении о мировом уме, о мировой мысли. Да где же мировой мозг? Мысль без мозга и без слов! Разве это не абсурд в устах врача? Но пчела, муравей думают же без мозга, и всё животное царство разве не мыслит без слов? Вольно нам называть мыслию только одну человеческую, мозговую, словесную и человечески сознательную мысль! А она для меня есть только проявление общей мысли, распространённой всюду, творящей и управляющей всем». И тем не менее 70-летний, умудрённый огромным опытом, прошедший огонь и воду, совершивший десятки тысяч операций хирург, эмпирик до мозга костей, приходит к мысли о том, что этот самый мозг не единственный проводник мысли, что жизнь гораздо шире и глубже и не ограничивается только лишь биологическим организмом: «Жизнь — это осмысленная, безгранично действующая сила, управляющая всеми свойствами вещества (то есть его силами), стремясь притом непрерывно к достижению известной цели: осуществлению и поддержке бытия». В этом Пирогов стал предтечей русских космистов — Циолковского, Вернадского... В его мало кому известных записях оживают идеи, о которых говорили в Средние века Парацельс, тысячью лет раньше индийские мудрецы, а в конце XIX столетия такие великие философы, как Елена Петровна Блаватская, Николай Гартман и другие.

За этими страницами, которые он заполнял практически ежедневно последние два года перед смертью, мы видим философа, ставящего перед собой серьёзнейшие вопросы, размышляющего, ищущего, благоговеющего перед загадкой и тайной, вдруг открывающейся ему: «...из всех мировых тайн самая заветная и самая беспокойная для нас это — „я“. Есть, правда, и ещё другая, ещё более заветная, это — истина. Но если каждый листок, каждое семечко, каждый кристаллик напоминают нам о существовании вне нас и в нас самих таинственной лаборатории, в которой всё неустанно само работает для себя и для окружающего, с целью и мыслью, то наше собственное сознание составляет для нас ещё более сокровенную и вместе с тем самую беспокойную тайну». Очень хочется, чтобы книга эта обрела в наше время, после ста лет забвения, своего нового вдумчивого читателя. И вопросы, поднятые Пироговым, заставили нас сегодня искать ответ.

Соль земли

Славная и удивительная судьба. Борьба и любовь, служение родине и опала — традиция русского интеллигента. Может, это о таких сказано — «соль земли», может, они — та ниточка, волосок, на котором держится жизнь, всё ещё продолжает держать нас. И вопрос не в гипсовых повязках или наркозе как таковых. Вопрос в человечности, которая за этим стоит и без которой все эти нововведения утрачивают свой смысл. Человечности, которая благодаря таким людям скрепляет нас друг с другом. В этом, возможно, главное значение всего, что сделал Пирогов, и главный урок его для нас.

В ноябре этого года у вас, Николай Иванович, двухсотлетний юбилей. Спасибо вам, доктор.

	Иван Филиппович Мойер — известный хирург и музыкант. Его музыкальный талант высоко ценил сам Бетховен, а медицинский, наверное, мог оценить Пушкин, не раз консультировавшийся у знаменитого доктора. Дом профессора был одним из самых интересных в Дерпте. Здесь бывали многие замечательные люди той эпохи: поэты Жуковский и Языков, друг Пушкина Вульф, сыновья русского историка Карамзина. Судя по воспоминаниям, Мойер, «личность замечательная и высокоталантливая», с годами охладел к науке, «операций, особливо трудных и рискованных, не делал». Появление в Дерпте нескольких одарённых студентов, и особенно выделявшегося среди них Николая Ивановича Пирогова, словно бы вернуло профессора к былой жизни. Он вновь отдал всего себя медицине и своим новым ученикам.
	Николай Пирогов и Владимир Даль подружились в Дерпте, где вместе обучались хирургии у профессора Мойера. Вот как описывает первую их встречу сам Пирогов: «Однажды, вскоре после нашего приезда в Дерпт, мы слышим у нашего окна с улицы какие-то странные, но незнакомые звуки: русская песнь на каком-то инструменте. Смотрим, стоит студент в вицмундире... держит что-то во рту и играет: „здравствуй, милая, хорошая моя“, не обращая на нас никакого внимания. Инструмент оказался органчик (губной), а виртуоз — В. И. Даль». Пирогов был на десять лет младше Даля, но к тому времени он уже окончил Московский университет да и у Мойера был лучшим учеником. Обычно скупой на похвалы, Николай Иванович высоко оценивал медицинский талант друга и видел в нём будущего прославленного хирурга, а когда тот защищал медицинскую диссертацию, стал его официальным оппонентом. Даль какое-то время оправдывал надежды Пирогова и сделался хорошим специалистом по пластической и глазной хирургии, но любовь к литературе и русскому языку оказалась в нём сильнее.
И. Тихий. Н. И. Пирогов осматривает больного Д. И. Менделеева	С самого детства у Дмитрия Ивановича Менделеева было слабое здоровье, и, когда у него стала горлом идти кровь, врачи посчитали, что началась последняя степень чахотки. Институтские друзья сумели устроить для Дмитрия Ивановича аудиенцию у придворного медика Здекауэра, и тот, прослушав его, посоветовал ему срочно ехать в Крым, а заодно и показаться там Пирогову, так, на всякий случай. В Крыму в это время шла война. Пирогов оперировал с раннего утра и до позднего вечера. Менделеев каждое утро приходил к нему в госпиталь, но, видя, чем занят великий медик, тут же удалялся, считая, что сейчас Пирогов больше нужен раненым. Через некоторое время Дмитрий Иванович решился-таки подойти к Пирогову. Каково же было его удивление, когда тот, внимательно его осмотрев, сказал: «Нате-ка вам, батенька, письмо вашего Здекауэра. Сберегите его да когда-нибудь ему и верните. И от меня поклон передайте. Вы нас обоих переживёте». Предсказание сбылось в точности: Менделеев пережил и Пирогова, и Здекауэра.
С. Присекин. Пирогов и Гарибальди	Летом 1862 года Джузеппе Гарибальди был ранен в ногу. Это было самое тяжёлое из десяти ранений, полученных национальным героем Италии за всю жизнь. Хотя ему пытались помочь лучшие врачи Европы, он не шёл на поправку. И тогда решили пригласить Пирогова и даже собрали ему на поездку тысячу рублей. Пирогов от денег отказался, но сам приехал. Благодаря его советам, дельным и простым, уже скоро состояние Гарибальди стало улучшаться. Выздоровев, он отблагодарил русского доктора таким письмом: «Мой дорогой доктор Пирогов! Моя рана почти зажила. Я чувствую потребность поблагодарить Вас за сердечные заботы, которые Вы мне щедро оказывали. Примите, дорогой Доктор, мои уверения в преданности. Ваш Д. Гарибальди». Много лет ценной реликвией в доме Пироговых была фотография Джузеппе Гарибальди с его дарственной надписью.
И. Е. Репин. Портрет А. Ф. Кони	Наш известный историк Соловьёв говорит, что народы любят ставить памятники своим выдающимся людям, но эти люди своей деятельностью сами ставят памятник своему народу. Такой памятник поставил и Пирогов, прославив русское имя далеко за пределами своей родины. Во дни сомнений и тягостных раздумий о судьбах родины Тургенев не хотел верить, чтобы могучий, правдивый русский язык не был дан великому народу. Но не то же ли самое можно сказать и о лучших представителях этого народа? И когда среди тумана печальных явлений и свойств нашей повседневной действительности вспомнишь, что наш народ имел Петра и Ломоносова, Пушкина и Толстого... что он дал, наконец, Пирогова, то нельзя не верить, что этот народ не только может, но и обязан иметь светлое будущее... А. Ф. Кони «Пирогов и школа жизни»
Автограф Н. И. Пирогова	Оставленный Пироговым «Дневник старого врача» даёт возможность заглянуть в его душу не как общественного деятеля и знаменитого учёного: он даёт возможность услышать голос сердца человека, того человека, которого Пирогов хотел воспитать в каждом юноше. Это сердце преисполнено глубокой и трогательной веры в высший Промысел и умиления перед заветами Христа. Жизнь учит, что Христос имеет много слуг, но мало действительных последователей. Одним из последних был Пирогов. А. Ф. Кони «Пирогов и школа жизни»
Роясь в архиве своей памяти на старости лет, нас поражает, прежде всего, необъяснимое тождество и цельность нашего «я». Мы ясно ощущаем, что мы уже не те, чем мы были в детстве, и в то же время мы не менее ясно ощущаем, что наше «я» осталось в нас или при нас с того самого момента, как мы начали себя помнить, до сегодня, и знаем наверное, что оно же останется и до последнего вздоха, если только не умрём в беспамятстве или в доме умалишённых. Странно, удивительно странно это ощущение тождества нашего «я» в разных, едва похожих один на другой портретах, с разными противоположными чувствами, убеждениями и взглядами на себя, на жизнь, на всё окружающее... Самоощущение бытия, и как такое оно должно неминуемо в нас быть от колыбели до могилы, а как и чем оно о себе даёт знать себе же самому и другим — личным ли местоимением, или другим каким условным знаком, это ни на йоту не переменяет сущности дела. Н. И. Пирогов

Подписаться на журнал «Человек без границ»